То, что никакого мира не будет, бойцы на передовой отлично знали. Не потому, что были столь прозорливы — а потому, что в реальности мира не было вообще ни дня. Позиционные бои происходили в ежедневном режиме; бомбёжки не прекращались. Только в первый месяц «мира», с 6 сентября по 6 октября, на территории ДНР и ЛНР погибло около 330 человек.
В сентябре по Донецку украинская сторона стреляла как по часам: в 6 утра ежедневно. Целились они, хочется верить, именно в позиции ополчения, но попадали — куда придётся.
Не заметить некоторые вещи было просто невозможно; при всём фарисействе западных СМИ и патентованных правозащитников, какая-то фактура начала проявляться.
Правозащитная организация «Human Rights Watch» обвинила батальон «Айдар» в совершении преступлений против человечности на оккупированных территориях. «Amnesty International» предоставила доказательства того, что украинская армия использует установки «Ураган» и «Смерч», а также запрещённые кассетные бомбы.
Сначала Пётр Порошенко в некотором полемическом запале объявил, что пока украинские дети ходят в школу, дети Донбасса будут сидеть в подвалах, — а следом ОБСЕ подтвердила, что как минимум два обстрела донецких школ, в результате которых погибли и дети, и взрослые, были произведены с территорий, контролируемых ВСУ.
18 сентября под обстрел попал Свято-Иверский женский монастырь. Помимо списка Иверской иконы Божьей матери, почитаемой как чудотворная, в монастыре находилась икона с частицей мощей Серафима Саровского. Монастырь располагал мощевником с мощами святых угодников: преп. Амвросия Оптинского, преп. Митрофана Воронежского, преп. мученицы Елизаветы, преп. мученицы Варвары. Стреляли прицельно из миномётов и гаубиц: монастырь находился в прямой видимости с позиций ВСУ и попасть туда случайно было нельзя.
20 сентября обстрелу подвергся Донецкий казённый завод химических изделий. В радиусе трёх километров почти все здания остались без стёкол, но завод разбомбить не удалось.
Спустя месяц, 20 октября, украинские силовики снова осмысленно пожелали устроить апокалипсис в конкретном Донецке — и в казённый завод химических изделий была выпущена ракета «Точка-У»: взрывная волна была такой силы, что пострадали постройки в центральной части города: школы, Главпочтамт, стадион «Донбасс Арена».
К концу октября Киев отозвал свои подписи под линией разграничения сторон конфликта: а что кривляться-то. 4 ноября Пётр Порошенко поставил вопрос в Совете Безопасности Украины об отмене «особого статуса» Донбасса, а 9 ноября председатель Верховной Рады Александр Турчинов отказался подписать закон об амнистии участников конфликта на Донбассе.
Кто-то, видимо, сказал этим ребятам, что если они ещё раз дружно пойдут в атаку — то уже наверняка победят.
К осени на Донбассе было разрушено более пяти тысяч домов, более ста школ, десятки больниц — цель была очевидна, давайте не станем её скрывать: по возможности сберегая личный состав армии, Киев желал довести население Донбасса до полного отчаяния. Ставка была на восстание в тылу. Но восстания всё никак не случалось: жители Донбасса оказались на редкость упрямы.
Причём, что греха таить, терпеть населению приходилось не только разнообразных украинских силовиков.
Объективный факт: осенью 2014 года никакой единой «армии Новороссии» не существовало. Территории ДНР и ЛНР были, прямо говоря, поделены между наиболее удачливыми «полевыми командирами».
Андрей Пургин в октябре честно признался мне, что в некоторые города рискованно ехать даже руководителям республики; а куда-то не стоит ехать вообще — это чёрная зона, такие населённые пункты едва ли не отвоёвывать надо у самих же «ополченцев», что там кормятся.
Помимо нескольких серьёзных боевых группировок, на территориях работали ещё и многочисленные банды, иногда этнически окрашенные. Очень часто в негативном контексте шла речь о казаках, или о выдающих себя за таковых.
— Когда казаков разоружали, — вспоминал Захарченко, — нашли тактический рюкзак — мы вдвоём его поднять не могли: причём один я спокойно поднимаю 80 кг. Но этот рюкзак мы тащили волоком. Общая сумма добра в нём была на сумму более трёх миллионов евро. Золотые часы, коронки, крестики, серёжки, иконы — грабили всё.
Причём половина казаков — нормальные парни. Я лично знаю многих казаков, которые воевали в Иловайском котле. А другая половина пошла для чего: ствол имеешь при себе, можно разжиться. Как в том анекдоте про гаишников: «…а тут ещё и зарплату платят?..» Очень много грязи было.
Известно о нескольких стычках бойцов Моторолы с казачеством, происходивших прямо в Донецке; стычки заканчивались натуральной стрельбой и потерями с обеих сторон.
Дмитрий Трапезников, до того как перейти в администрацию ДНР, был главой Тельманово — так на него было совершено четыре покушения! Со стороны, с позволения сказать, «соратников по оружию» — имевших свои взгляды на судьбу местного хозяйства и разнообразных активов. Трапезникова, вообще говоря, должны были убить, и не убили чудом: то ли удивительная интуиция выручала, то ли везение.
Зоны влияния имелись не только в более-менее отдалённых и, тем более, прифронтовых населённых пунктах, но и в самом Донецке: заправки, автосалоны, гостиницы, отели, коттеджи — всё что угодно могло попасть в ведение того или иного командира.
Тем более, что некоторые подразделения ополченцев, в связи с изменением линии фронта, остались в тылу, и передвигаться к передовой не спешили — но откровенно разлагались в безделье.
В октябре 2014 года в гостиницах Донецка можно было наблюдать ошалевших и мрачных ополченцев, сидящих за пустыми столиками в гостиничных ресторанах и тоскливо разглядывающих проституток: денег у бойцов явно давно не водилось; и поступлений не предвиделось.
В ожидании зимы нужно было срочно запускать экономику молодого государства и стремительно наводить порядок.
18 октября Захарченко объявил о грядущей национализации основных предприятий Донбасса. Крупнейших финансовых воротил, владельцев заводов и фабрик элементарно не было в Донецке. С ними, с каждым в отдельности, придётся разбираться позже — и в основном на нейтральной территории, чаще всего — в Москве: в Донецк они элементарно боялись сунуться.
Куда важнее было насадить тотальную дисциплину в собственных вооружённых силах.
— Ввели суды рот и батальонов, — рассказывает Захарченко. — Роты судили своих мародёров: и смертные казни были, и через палочный строй прогоняли. Сделали так, что армия сама боролась с этим.
А самое сложное — амбиции командиров подразделений… Поэтому порой приходилось принимать и жёсткие, и очень жёсткие решения.
Самый трудный момент был с Безлером — Захарченко, чуть морщась, говорит, что у этого командира к определённому моменту было «изменённое сознание»; но Безлер отбыл.
Установка правопорядка в городе шла с переменным успехом: достаточно сказать, что когда республике возвращали городские заправки, в одной перестрелке было убито двое бойцов Захарченко — обстрелянные, повоевавшие мужики, погибли от рук своих же.
Но заправки вернули.
— Поначалу здесь было очень много чеченцев, — однажды в разговоре вспомнил я. (На них иногда грешили московские «националисты», как на рассадников бандитизма.) Захарченко в ответ рассказал несколько убедительных историй про отлично воевавших чеченцев, причём так и оставшихся в ополчении. Про других, вдруг повеселев, сказал, что их передали на руки родственникам.
— Почти все уехали, — в своей иронично-серьёзной манере, когда даже глаза не улыбаются, повторил Захарченко. — Некоторые даже в багажниках. Вывозили, торжественно вручали. Сдал, принял, протокол: ухо есть — есть, нос есть — есть: нормально. — …В другой раз Захарченко горько признается: — Самое обидное, что к нам иногда ехали — не самые лучшие…
Самая зверская история на территории ДНР связана с захоронением под Старобешевым — там было обнаружено 26 человек, убитых людьми, выдающими себя за «ополченцев». Тех из них, кого смогли поймать — судили и наказали смертельно.
Следующий этап — пока не начался новый виток большой войны — ознаменовался попытками установить контакт со средним и малым бизнесом.
Местные бизнесмены при каждом перемирии — сколь бы условным оно не было — понемногу возвращались на Донбасс. Первое время они придерживали свои кровные — в уверенности, что вот-вот вернётся Украина, и всё будет как прежде.
— Я честно пытался устроить разговор между бизнесом и властью на предмет того, что мы друг друга понимаем, что мы союзники, — признавался Захарченко. — У меня этого не получилось. Союзником власти бизнес не стал, и никогда не станет — я это понял. Я пытался строить с ними партнёрские отношения. Но получилось так, что власть выполняет свои обещания, а бизнес начинает обманывать. И тогда я решил, что власть должна заняться бизнесом — в том плане, чтобы бизнес понимал, что власть всё-таки зубастая. Только надо объяснить, в каком именно смысле зубастая. Появились республиканские супермаркеты, республиканские заправки и республиканские аптеки. Бизнес получает конкурента в виде власти и начинает её бояться. Этих людей нужно наказывать не автоматом! К примеру, я провернул операцию, когда за свои деньги я купил 3,5 тысячи тонн картошки. И всё! Картошка упала в цене и не поднимается. Я уже ничего не покупаю: цена встала. Бизнесмены в итоге привыкли к определённому заработку и теперь живут на этих деньгах, а не на баснословных прибылях. Я, конечно, понимаю, что в этот момент кого-то разорил…
